Весной 1953 года наша семья решила переехать из города Азова Ростовской области в город Калач-на-Дону. Семья состояла из четырех человек. Папа, мама, старший брат и я. Уже в Калаче в следующем году родилась сестра.

В Ростовской области проживали родственники мамы, а родственники папы проживали в Сталинградской области. В частности в Калаче проживали папины старшие брат и сестра, кроме того, двоюродные братья и сестры. Я с папой приезжал к ним в гости в 1952 году. Это я помню хорошо. 

Справа налево: папа, я, тетя Наташа, ее дочь Люся, мой крестный Савелий

Приехали мы тогда в Калач в июне месяце. А в июне у меня день рождения. Вот взрослые и решили отметить мой день рождения. Было человек 5. Купили вино. Бутылки открыли и для охлаждения поставили в коридоре в ведро с колодезной водой. Я крутился в коридоре. Увидел бутылки в ведре. Взял кружечку и аккуратно в каждую бутылку с вином долил воды. После этого меня ругали, но не сильно, а чисто символически.
Почему семья решила переезжать? Только потому, что в Калаче в те годы жилось лучше, чем в Азове. Папа, участник Великой Отечественной войны, работал в милиции в службе охраны банка. Он через Ростов получил перевод в Калач на ту же должность. И вот в середине апреля 1953 года решили переезжать. Был продан дом, собрали вещи и отправились в путь.

По какой-то причине наш путь лежал через станицу Цимлянскую, до которой мы доехали поездом. От Цимлянской должны были отправиться пароходом. Но оказалось так, что пароходы почему-то не ходили. Папа договорился, чтобы нас до Калача перевезли грузовым пароходом. Цимлянское море к этому времени широко разлилось. Помню, что был сильный ветер. Большие волны бились в берег. Решался вопрос – пойдет пароход или нет. Наконец к вечеру мы погрузились на буксирный пароход «Виктор Талалихин» и он отправился в путь. Нас разместили в небольшой кают-компании парохода. На стене висел портрет Виктора Талалихина с описанием его подвига. Команда вела себя как-то тревожно. Сильный ветер, большие волны гнали по морю бревна, какие-то деревья, доски. Очевидно, все это при разливе Дона было сорвано где-то в другом месте и унесено. Матросы несли дежурство на носу парохода с шестами и баграми в руках. Опасались, чтобы бревна не попали на плицы грибных колес или в борт. Пароход качало, и вскоре там же в кают-компании я уснул. Проснулся рано утром уже в Калаче.

Было тихо, светило солнце. Добрались до дома в Старом Калаче, где жила Наталья, папина сестра. Это была улица Луговая, располагавшаяся рядом с Березовым Логом. Ранее было решено, что мы у нее временно поживем, пока не обзаведемся своим домом. У тети Наташи был двор средних размеров. В этом же дворе в небольшом флигеле жил папин брат – Савелий, мой крестный. Он тоже был участником Великой Отечественной войны. Вернулся с войны с одной ногой. Другую ногу заменяла деревяшка, с которой он повсюду ходил. Кроме того, у тети Наташи жили двоюродные братья, неженатые Николай и Анатолий. Оба они работали водителями. Николай на авторемонтном заводе на грузовом автомобиле, а Анатолий на судостроительно-судоремонтном заводе на автокране. Когда они днем приезжали на обед, то я забирался в кабину автомобиля, крутил руль, получая огромное удовольствие. В кабине пахло машинным маслом и еще чем-то техническим очень приятным. Как-то Николай с утра взял меня с собой покататься. Проехав старокалачевский мост, машина съехала к берегу Березового Лога. Большая площадь была огорожена колючей проволокой. Стояла охрана. Это были солдаты из среднеазиатских республик. В этой зоне строилась дамба, ограждавшая затон и озеро Кондолово от Дона. Мы въехали в зону. В этой зоне работали заключенные. Позже я узнал, что заключенных на работы приводили под охраной солдат, а вечером после работы уводили обратно в лагерь. Заключенные занимались облицовкой дамбы камнями. При въезде в зону машину тщательно осматривали. Интересовались, кто я такой. Такая же процедура была и при выезде. Но все прошло благополучно. Николай привозил какие-то материалы в зону, которые были выгружены, и мы уехали.

В мае месяце Дон продолжал разливаться, вода все ближе подходила ко двору. В один из вечеров все мужское население двора занялось у забора, выходившего на улицу Луговую, сооружением насыпи. Этой насыпью пытались не пустить воду во двор.

Утром я проснулся и вышел на крыльцо. Велико было мое изумление, когда я увидел двор залитый водой. Вода была у порога, залив нижние ступеньки. Вода залила почти всю улицу Луговую. Затоплен был погреб, залит колодец. Из дома, чтобы куда-нибудь добраться, требовалась лодка. И она вскоре появилась, привязанная у порога. На лодке ездили в ларек, располагавшийся в конце улицы Луговой, на пересечении с улицей Революционной. Купив все необходимое, возвращались обратно.  

Что-то подобное было у дома. Фото из интернета

Летом вода прогрелась. Дети близлежащих домов купались прямо на улице. Вода доходила мне, семилетнему мальчику, до груди. Было раздолье. Вода теплая. Этим летом я и научился плавать.

Нужно сказать, что при строительстве Цимлянской ГЭС, предусматривалась выплата денег жильцам домов, попадавших в зону затопления. Улица Луговая в эту зону попадала. Жители получили компенсацию, но переезжать не спешили. Думали, что пронесет. Продолжали жить на старом месте. Только через два, три года из-за систематических паводков многие отважились на переезд. Переехала года через два и тетя Наташа. Ее дом был разобран, погружен на машину, и на новом месте был собран в прежнем виде. Переехал и мой крестный.

Но с некоторыми случился казус. Один из домов был поднят домкратами, установлен на сделанные из бревен полозья, и трактор потащил его на новое место. Но в конце улицы Луговой, на перекрестке с улицей Революционной, дом неожиданно развалился. На полозьях осталась стоять одна стена дома. На этой стене, что мне запомнилось, висело ружье. Развалины этого дома долго оставались на месте. Все его деревянные части хозяева забрали. А то, что было сделано из самана, осталось на месте, пока дожди и ветры его окончательно не разрушили, превратив все в кучу земли.

Вместе с тем известно, что некоторые жильцы, получив деньги на переезд, никуда не переехали, остались на месте. Постепенно паводки уменьшились, сошли почти на нет, и их дома остались на старом месте. Но это я забежал вперед.

Этим же летом в селе Рюмино, которое попадало в зону затопления, родители приобрели дом. Дом был добротным. Стены состояли из сосновых плах. Каждая плаха была шириной немногим более полуметра. При постукивании по ним они издавали звон. Снаружи дома между стеной дома и обшивкой было пространство, засыпанное опилками. Дом был ошелеван (обшит) досками. Крыша тесовая. Не знаю, сколько дом простоял до покупки, но вот он уже стоит с 1953 года. 

Правда, новые хозяева его немного переделали.

Дом в Рюмино был разобран, пластины и доски пронумерованы, и в один прекрасный день все было перевезено на новое место своего пребывания. Новое место дали в конце переулка. На одном конце переулка был Березовый Лог, начальная школа, стоявшая на углу переулка и улицы Революционной. Переулок был небольшой. Последний дом по нечетной стороне был №21. Ближе к этому концу переулка и дали участок под проживание. За участком дома располагалось закрытое к тому времени кладбище. На кладбище было много надмогильных плит с датой смерти конца позапрошлого века и начала прошлого века. Были и с более поздней датой.

С конца переулка открывалась степь. Дом был возведен быстро. Поставили под основание большие гранитные камни (неизвестно откуда взяты). На этих камнях установили сруб. А далее на шипах из пронумерованных плах поставили стены, возвели крышу. Между стенами и ошелевкой засыпали опилки. В одно из воскресений пригласили соседей. Вымесили глину с соломой и заполнили пространство между камнями фундамента. Печку в доме папа сложил сам. И уже в конце августа мы переехали в свой дом, состоящий из трех комнат, коридора с кладовкой и веранды.

Что в Калаче мне запомнилось? Это говор. Он был другой по сравнению с тем, что я слышал в Ростовской области. Часто было слышно слово «Чаво?» В Ростовской области в ходу было слово гардал – горчица. В Калаче этого слова не слышал, только мама его произносила.

Приветствия. Если кто-то в Калаче заходил к хозяевам утром, то говорил: «Здорово ночевали»; днем – «Здорово живете» или «Здорово дневали»; вечером – «Здорово вечеряли». На все был ответ один: «Слава Богу». Вообще в Калаче было больше слов старинных; слов, бывших в ходу у казаков до революции.

Русская печь в Калаче была у многих. Около нее стояли рогачи (ухват) для вынимания чугунков из печи; чапли для вынимания сковород, разного рода кочерги.

Всего этого ранее я не видел, хотя бабушка, мамина мама, жила на хуторе, на берегу Дона в Ростовской области. Там все готовили на обычной печи.

Казаки нижнего Дона жили богаче, чем казаки среднего Дона. У них дома были большей частью из кирпича, на высоком фундаменте, так как в низовьях Дон часто разливался. Все зависело от ветра. Если была, как говорили, низовка, то этот ветер с моря нагонял воду, и она поднималась, заливая все. Высокий фундамент спасал от большего затопления. Не было колодцев. Воду для питья, приготовления пищи брали прямо из ерика, впадавшего в Дон. А в Азове вода была из колонок. Город стоял на возвышенности, и колодцы не копали.

Низовые казаки считали себя более культурными, чем верховые. Они лучше одевались, близость больших городов сказывалась на их развитии. Были богаче. Их зажиточность зиждилась на рыбе. Низовья Дона, как уже ранее было отмечено, изобиловали рыбой. Хозяйством особенно не заморачивались. Продал рыбу – купил обнову, продукты.

В низовых станицах в полдень, как правило, пили кофе. В это время по станице был слышен стук пестиков в ступке. Толкли зерна кофе. Приглашали друг друга зайти попить кофе. Бабушка обычно звала соседку: «Кума, зайди кофейку попьем с оселечиком». Оселечик – селедка. Папу, уроженца среднего Дона, называли кацапом. И вообще в речи низовых казаков было много украинских слов.

В Калаче же пища была простой. Готовили то, что росло на огороде и выращивалось на базах. Держали коз, овец, кабанчиков, кур и другую живность.

Из пищи узнал, что такое ирян (ирьян), но по-книжному – айран. Откидное кислое молоко разводили летом холодной водой и пили. Это питье хорошо утоляло жажду. Иногда добавляли сахар, чтобы было не так кисло.

Делали еще каймак из коровьего молока. После удоя молоко топили в русской печи. Образовывалась золотисто-коричневая пенка толщиной пальца в два. Казан выносили на воздух для охлаждения и подвешивали над входом в кухню, чтобы кошки, собаки не достали. За ночь молоко остывало, и пенку снимали. За казанами охотились пацаны. Это называлось «снять казан». Каймак съедали, а с казаном поступали по-разному. Каймак - это объедение. Его ели с пышками, оладьями, блинами и даже просто с хлебом.

В семьях все ели первое из одной большой чашки. Ели деревянными ложками. Позже, конечно, все это изменилось.

Было распространено вязание из овечьей шерсти и козьего пуха. Предварительно шерсть и пух очищали от сора, мыли, сушили, пряли нить на самопряхах. Из овечьей шерсти в основном вязали носки, варежки, реже перчатки. Из козьего пуха – платки. Вязали женщины, дети и даже мужчины. Такого на нижнем Дону не было. Пуховые платки вывозили на продажу в Сталинград или продавали на базаре в Калаче.

В сентябре я пошел в первый класс, а брат в пятый. Как положено, в конце лета нас обоих подстригли налысо. Так было принято, и никто не роптал. Поэтому летом и носили фески, чтобы лысую голову не напекло.
Кроме того, летом все пацаны с переулка играли на улице, делая всякого рода земляные сооружения. Любили копать ямы, прятались в них. Изображали строителей "канала". С крышкой от кастрюли изображал самосвал. На крышку "экскаватор" насыпал землю. Натужно урча, "самосвал" двигался к месту сооружения дамбы и через голову грунт высыпался в нужное место. Затем "бульдозер" все это разравнивал. Так что песка в голове было всегда достаточно. 
Первоначально меня отвели в семилетнюю школу, куда пошел и брат. Но я там проучился один день. Родителям сказали, что для меня предназначена начальная школа, как я уже писал, находившаяся в начале переулка. Школа была в виде буквы «Г». Короткая перекладина выходили на переулок, а длинная на улицу Революционную. Занятия в школе вела учительница Клавдия Ивановна Арькова. Она жила при школе. Ее квартира располагалась в короткой части школы. В этой квартире она жила со своим сыном, который был моложе меня на год. Школа была деревянная, но зимой холодная. В классах часто сидели одетыми, несмотря на топившиеся печи. Школьное здание было с длинным коридором, в котором стоял бак с водой, имевший кран и кружку на цепочке. Из этого бака и наливали воду для питья в кружку. В коридор выходили двери классов. Всем порядком ведала уборщица. Она убирала классы, коридор, заполняла водой бак, топила зимой печи, давала звонки на уроки и с уроков. Она же ведала раздевалкой, где ученики оставляли свои пальто.

Зимой в коридорах обычно играли в жестку (кусочек шкурки с шерстью и подшитым снизу пятаком из свинца). Соревновались, кто больше нанесет ударов внутренней боковой стороной стопы, не упустив жестку на пол. Или сражались, забравшись на плечи товарища, стараясь сбить подобного.

Как я уже ранее писал, школа стояла на берегу Березового Лога. Поздней осенью, когда вода начинала замерзать, и появлялся тонкий лед, бегали на этот лед, устраивая «живой мостик». Когда бежали по льду - лед прогибался, но не ломался. Это было верхом удовольствия.

В просторном школьном дворе имелись перекладины, бревно (бум). На буме старались сбить противника. В конце двора был туалет. И удивительно сейчас слышать, что школа без теплого туалета. Как же это плохо.

Клавдия Ивановна проучила нас один год и уехала. На ее место пришла Мария Степановна Кучина. Но она жила в своем доме в центре города.

Первый и второй классы в школе были маленькими по численности учеников. В нашем классе было всего семь человек. Четыре человека из класса: я, Володя Шумилин, Иван Паневкин и Аня Марочкина проучились вместе до 11 класса, переходя из начальной школы в семилетнюю, а затем и среднюю.

В школе в одном классном помещении размещалось по два класса. Сидели первый и второй класс, а после обеда - третий и четвертый. Хотя говорили, что это неправильно и нужно сажать первый с третьим, а второй с четвертым. Но было так, как было.

В начальной школе основными предметами были русский язык, арифметика, родная речь, чистописание, физкультура. Кроме того, были труд, пение. На уроках труда женщины-учителя учили нас пришивать пуговицы, зашивать дырки, накладывать заплаты, делать носовые платки. Все это в жизни пригодилось. На уроках пения разучивали песни, в том числе и народов СССР. В частности, узбекскую «Чип-чип-чупчаларам». Учили и стихотворение Т.Г. Шевченко: «Реве та стогне Дніпр широкий» на украинском языке. Разыгрывали детские спектакли. В начале третьего класса приняли в пионеры. Все проходило торжественно. Принимали в пионеры в бывшем доме купца Кравченко, располагавшегося около семилетней школы.

Примерно так принимали в пионеры в доме Кравченко

Ученики одевали то, что могли купить родители. Одежду покупали, как правило, на вырост. Зимой на ноги надевали валенки. Бывало, что валенки носили с галошами. Осенью, ранней весной резиновые или кирзовые сапоги. На какой-нибудь праздник надевали белую рубаху и черные брюки. Школьных форм, которые изображают, практически было мало. Такую форму имели единицы.  

По окончании начальной школы продолжили учебу в семилетней, позднее ставшей восьмилетней. Вообще на нашем поколении проводили эксперименты. Было семилетнее образование – сделали восьмилетнее, оканчивали десять классов – сделали одиннадцать, да еще и с производственным обучением. 

Семилетняя школа состояла из трех зданий. Основное деревянное, в котором учились до 6 класса. В нем была учительская, буфет. Кирпичное (бывшего девичьего училища) и еще одного деревянного, где обучали труду. Кирпичное здание имело просторный двор. В этом дворе на переменах весной и осенью играли в футбол, приходя на занятия тяжело дышащими, потными.

В школьном буфете можно было на перемене купить булочку или пирожок, стакан молока. Все удовольствие стоило 1 рубль (в ценах до 1961 года). Продавалось также печенье, пряники и другие сладости.

В кирпичном здании имелся большой коридор, в котором в холодное время года проводились уроки физкультуры, а по сторонам двери в классы. Коридор был и актовым залом. В нем ставились спектакли, выступали профессиональные артисты. Помню выступление фокусников. Должен отметить, что учителя проводили большую внеклассную работу и не за деньги. Работали разные кружки. Силами учеников делались наглядные пособия. Валя Бузин с помощью Александры Фатеевны Пархоменко, учителя зоологии, сделал из пластилина внутренности рыбы.

В одном из классов стояли большие стеклянные шкафы с наглядными пособиями в виде заспиртованных органов рыб, птиц, заспиртованных ящериц, змей и других рептилий.

В третьем здании проводили уроки труда. Первоначально изготовляли ручки к молоткам, табуретки и тому подобные изделия из дерева, предварительно изучив пилы (продольные, поперечные, лучковые, ножовки и т.п.), рубанки, фуганки, шерхебели, топоры и меры безопасности при работе с инструментом. В дальнейшем делали жестяные ведерки, овладевая плоскогубцами, круглогубцами, разными напильниками и тому подобным инструментом.

В школе проводилась выставка поделок учеников. Лучшее, что было сделано на уроках труда, попадало на выставку. Кроме того, экспонатами были поделки повального увлечения выпиливанием и выжиганием. Проводились дни ответов на вопросы школьников. Для вопросов вывешивали в коридоре ящик, куда школьники опускали свои вопросы.

Директором школы был Порфирий Захарович Горелов (преподавал географию), позже Александр Иванович Александрин. Классный руководитель Александра Фатеевна Пархоменко (Щипанова) преподавала ботанику, зоологию; русскому языку учила Раиса Семеновна Калмыкова; математике Александрина, а позднее Нина Ивановна Шлепина. Это она сообщила, зайдя в класс, о полете Гагарина в космос. Учительница физкультуры Александра Ивановна Шашкина, французского языка Октябрина Андреевна Воронченко, истории Иван Иванович Спиридонов. Рисованию учил Кузьма Степанович Головлев. У него не было правой руки, был протез в виде перчатки. Но учил рисованию классно, особенно впоследствии очень пригодилось черчение, которому он научил.

Кого-то из преподавателей уже подзабыл.

Класс был большой. Многие пацаны начали заниматься собирательством. Собирали в основном этикетки спичечных коробок. Спичечные коробки в те годы делались из шпона. Большинство этикеток было однообразно, и посвящались освоению целинных и залежных земель. 

Спички выпускались по 50 штук в коробке, позже сдали делать по 75 и этому были посвящены этикетки. 

Сами спички стали тоньше.

Но в классе была девчонка Нина Махина, приносившая иногда изумительно красивые этикетки. Они были глянцевые, красочные. Она их дарила то моему товарищу Володе Шумилину, то мне. Мы их у нее клянчили. Одну вот из таких этикеток она подарила мне. 

Но, к сожалению, за долгие годы, из-за переездов этикеток практически не осталось. 

Из школы домой всегда ходили втроем. Я, Володя Шумилин, Иван Паневкин. По дороге домой часто заходили в детскую библиотеку, располагавшуюся ранее на месте здания нынешней администрации города. Мы были ее читателями. Заходили, чтобы поменять книги или посмотреть журналы. Читали книги в основном «про войну» и приключения. Это были: «Саша Чекалин», «Улица младшего сына», «Белая Береза», «Четвертая высота», «Приключения Тома Сойера и Гекльбери Финна» и другие. Нашими героями были Саша Чекалин, Володя Дубинин, Леня Голиков, Гуля Королева, Ваня Цыганков и многие другие, отдавшие жизнь в борьбе с врагами. Это сейчас любимыми героями стали Гарри Потер да Пеппи Длинный чулок и им подобные.

На летних каникулах после пятого класса школьников ребят и девчат приглашали поработать на прополке лесных полос. Мы согласились. Сбор желающих проходил около нынешнего базара у железной дороги. С собой необходимо было иметь мотыгу и что-то перекусить. Желающих было достаточно много. К месту работы возили автомобилем. Ездили за Дон или в окрестности Калача. Каждый получал полоску длиной 1 км с маленькими саженцами, ее и надо было прополоть от сорняков. Вот в жару и пололи. Из нашего класса на прополку ездила Зоя Сметанкина. Работодатели привозили бачок с водой и уезжали. Вся детвора оставалась сама. С собой имели мотыгу, напильник, чтобы подправлять мотыгу. Из продуктов из дома брал бутылку компота, яйцо, огурец, кусок хлеба – вот и весь арсенал. В конце дня приезжал учетчик, проверял работу, записывал фамилии и возвращались домой. В конце месяца в мехлесхозе шел расчет за проделанную работу. Работали один месяц. Потом эта работа надоедала, и оставшееся время посвящали отдыху.

Папа часто брал меня с собой на заготовку сена, дров. За сеном ездили в займище или на «гора». В займище сено было луговое, а на «горах» степное. Кормили сеном овец. Их у нас бывало до 3 голов. Выезжали и с ночевкой. В лодку на дно клали несколько дровин, застилали сеном. На сене и спали. Рано утречком просыпаешься от птичьих голосов, кваканья лягушек, голоса выпи. Солнышко встает, поверхность воды ровная, блестит, как зеркало, водомерка бегает по поверхности. Цапля, поджав ногу, стоит в камышах, караулит неосторожную рыбку или лягушку. Низко пролетают утки. Потянет ветерок, побежит по воде рябь - день начинается. Готовили еду на костре. Это была обычно уха из рыбы, только что пойманной. Воду брали из Дона, как для приготовления ухи, так и для питья.

В займище заготавливали и дрова. Рубили сухостой, грузили на лодку и везли домой.

Часто при работах в займище на ночь ставили сети. Первоначально сетей было много. Сети ставились на дно реки. Запоминали местный предмет, в направлении которого стояла сеть. Для подъема сети использовали кошку. Кошку на лодке тянули по дну. Когда цепляли сеть, ее поднимали. Из сети выбирали рыбу и вновь сеть опускали. Попадалась стерлядь, лещи, подлещики, синец, судаки, щуки и другая рыба

В начале мая на нерест шла чехонь. Над поверхностью воды торчали ее плавники. Ее ловили черпаком. На лодке отъезжали от берега, бросали якорь и кидали черпак. 

Тут же его вытаскивали. В черпаке было по две три чехони. Бросали в лодку и продолжали кидать. К концу дня от пойманной рыбы лодка глубоко оседала.

Иногда помогали рыбакам вытягивать невод. Катер, бросая невод в воду, шел от берега поперек Дона, постепенно делая дугу, возвращаясь к берегу. Тут концы невода подхватывали и тянули рыбаки. Тут им и помогали. Не я конечно, т.к. из меня еще помощник был никакой.

Из воды показывалась кишащая рыбой мотня невода. Рыбу выбирали оттуда в специальные плавсредства. Шла сортировка рыбы. Помогавших наделяли рыбой.

Заезжали к бакенщику, несшим службу на возвышенном правом берегу Дона. Жил он с открытия навигации и до ее закрытия в небольшом домике. Каждый вечер и утро, в любую погоду, проводил он в лодке, зажигая и гася огни бакена. Бакен представлял собой конусообразный металлический пустотелый знак, установленный на якоре. Бакен обозначал опасные места на реке. Были они белого и красного цвета. Белые бакены стояли по левому берегу Дона, а красные - по правому. Это уже позже огни стали зажигаться на бакенах автоматически. Все остальное время бакенщик занимался своими делами. По окончании навигации бакены снимались, ремонтировались и сохранялись до следующей навигации.

Приготовлением пойманной рыбы занималась мама. Она с нижнего Дона и была большой мастерицей по ее приготовлению. Чехонь солили и вялили. Потом связки чехони висели на подловке, чтобы мыши не попортили. После того, как она станет готовой, то, бывало, заскочишь на подловку, сорвешь чехонь с вязанки, в руки огурец или помидор с огорода и на улицу на целый день. Только к вечеру вернешься, чтобы идти встречать овец.

Иное кушанье был синец или, как называли эту рыбу, – синьга. Вяленая синьга истекала жирком, нежная мякоть таяла во рту. Для синьги хороша отварная картошечка в мундире, огурчик или помидорчик. Все это шло за милую душу. Это было праздником желудка.

В конце лета из нагулявшего жира леща готовили балык. Леща пластали, солили, вялили. Такой лещ на просвет был прозрачным, золотистым от жира. Тут главное с солью не переборщить.

Та вяленая рыба, продающаяся на базарах, делается с большим количеством соли, чтобы рыба летом не пропала от жары. От этого у нее вкус, как от горсти соли во рту. Тут нужно мастерство.

А рыбка, жаренная с картошкой, помидорами, зеленым лучком! Рыбка только что пойманная, картошка только что выкопанная, лучок только что с грядки. Все просится в рот. А горчичное масло. Золотистое, с изумительным ароматом и вкусом. Его нальешь в блюдечко и, макая хлеб, получаешь огромное удовольствие. Или польешь им салат. Сейчас такого масла почему-то не делают. Продается что-то с таким названием, но эта жидкость не имеет ни вкуса, ни запаха.

Позже усилилась борьба с браконьерством. Начальник калачевской рыбинспекции Савгира вел с ними непримиримую борьбу. От звука тарахтящего мотора его катера все те, кто ловил рыбу незаконно, прятались. С его катера кидали большую кошку, бороздя дно Дона. Попадавшиеся сети превращались в рванье. За рыбу неотвратимо следовало наказание. Поэтому рыбу стали ловить с большой осторожностью, стараясь не попасться. Да и рыбы с каждым годом почему-то, несмотря на такой контроль, становилось все меньше и меньше. И в последующие годы, живя у реки, рыбы не видели. Стерлядь уже не ловится, как и другая рыба. А с ликвидацией запретов, можно сказать, что вскоре Дон останется без рыбы. Пока еще тащат остатки. 

Но не только сенокосом и рыбной ловлей занимались. Бродили по степи, выискивая то, что пригодится в играх. Многие имели поджиги. Это огнестрельное оружие, сделанное из медной трубки, с одной стороны расклепанной и  закрепленной на деревянной основе. Поджиг начинялся порохом или головками от спичек. Забивался пыж, сверху дробь или кусочки металла и вновь пыж. Заряд поджигался через боковое отверстие в основании трубки. Ходили, стреляли по банкам, воробьям и другим предметам.

В 6 или 7 классе мы, трое, записались в фотокружок в Доме пионеров. Занятия были бесплатными, было бы желание заниматься. Обучение состояло из того, что нам вручили фотоаппарат «Любитель» на 12 кадров. Вот мы им и фотографировали. Каждый по 4 кадра. Потом приходили в Дом пионеров и делали фото. Сначала контактным способом, а потом с помощью фотоувеличителя. Научили нас пользоваться химикатами. После «Любителя» дали «Смену». Тут уже каждый делал по 12 снимков.

Что примечательно. В те годы Волгоградский телецентр как раз начал работать. Калач был в зоне неуверенного приема телесигнала. Антенны поднимали вверх на 4-5 метров, да и телевизоров у населения еще было очень и очень мало. А вот в Доме пионеров телевизор был. И после занятий просили ответственных остаться посмотреть телевизор. Иногда разрешали, а иногда – нет.

Позже уже упросили родителей купить фотоаппарат. И необходимость в Доме пионеров сама собой отпала. 

Летом 1955 года папа взял меня с собой в Ростов к родственникам. Пароход маршрута Сталинград – Ростов из Сталинграда, после прохода Волго-Донского канала, заходил в Калач, а потом отправлялся до Ростова. В Ростов ездили много раз. Запомнились пароходы «Хирург Вишневский», «Владимир Ставский» и другие, не оставшиеся в моей памяти. Мы располагались в каюте третьего класса, на основной палубе. На второй палубе, на которую поднимались по лестницам с обеих сторон борта, были каюты люкс, первого и второго класса. Внизу, под палубой, располагались плацкартные места. Каюты третьего класса были четырехместные, напоминающие вагонные купе. Полки второго яруса также были откидными. На полки стелились матрасы и накрывались простынями.

Из окна каюты открывался вид на берега, но еще лучший вид был со второй палубы. Там стояли плетеные кресла, усевшись на которые можно было осматривать все вокруг.

На первой палубе на носу парохода была столовая, а на второй - тоже на носу - ресторан. Звучала музыка.

С папой посетили столовую. Столы были застелены белыми скатертями, на тарелочке был хлеб белый и черный, лежали столовые приборы, стояли соль, перец, горчица. В углу столовой было пианино. Обслуживали официантки. Что ели, уже не помню.

Плавание на пароходе доставляло удовольствие.

Посреди парохода, где-то внизу располагалась паровая машина. Во время ее работы огромный шатун, совершая вращательное движение, поднимался вверх, касаясь промасленной ленты, и уходил куда-то вниз. Все это можно было видеть через небольшое застекленное окошечко. Здесь же рядом был фонтанчик с водой, которую можно было пить. На второй палубе было много иностранных туристов. Слышалась французская, английская и другая речь. Большинство туристов было с фотоаппаратами, кинокамерами и вели съемки. Привлекала внимание их пестрая одежда. Запомнилась на одном туристе рубаха с короткими рукавами, на материале которой были газетные заметки с фотографиями, что для нас не избалованных одеждой было в диковинку.

Пароход отправился из Калача утром. Задним ходом выходил из затона и уже на русле Дона делал разворот. Узость затона не позволяла сделать разворот. Пароход проходил мимо маяка на выходе Волго-Донского канала. Живописно выглядел правый возвышенный берег Дона, изрезанный балками, поросшими деревьями. Проплывали мимо хуторов и станиц.

Первой остановкой была станица Нижне-Чирская. Раньше это была крупная станица, административный центр Второго Донского округа. В Нижне-Чирской станице в своем путешествии по России ранее останавливались наследники российского престола Николай, сын Александра ІІ, рано умерший и не ставший императором, и Александр с цесаревной, будущий российский император Александр ІІІ.

В Статистическом описании земли Донских казаков, составленном в 1822-1832 годах отмечено: «Станица Нижне-Чирская, находящаяся на правой стороне Дона, между устьями речки Чира и Бобровского буерака, на ровном месте, имеет улицы правильные и весьма чистые, дома в ней деревянные, между коими есть большие и красивые. Станица сия есть лучшая во Втором Донском округе, как по хорошему устройству, так и по красивому местоположению: здесь находится сыскное начальство и уездное училище, кои помещаются в хорошо устроенных домах».

В Списке населенных мест Области Войска Донского по переписи 1873 года было отмечено, что станица имеет дворов – 721, число изб, не составляющих двор – 178. Мужчин -2028, женщин – 2027. Плугов- 94, лошадей - 441, пар волов - 231, прочего рогатого скота - 1188, овец простых - 3036.

В 1900 году станица уже насчитывала мужчин – 7642, женщин – 7758. Иногороднего населения мужчин - 1028, женщин – 1034. Волов – 9292, коров – 3897, мелкого рогатого скота – 3421, овец – 3689, коз - 2070, свиней – 2882.

В станице было одноклассное приходские, станичное училище. Почетным блюстителем его был потомственный дворянин Петр Васильевич Лагутин, законоучитель священник Тимофей Грибановский, учитель Александр Иванович Голубев, преподавал гимнастику хорунжий Григорий Васильев.

Девочки обучались в женском училище 3 разряда. Его попечительницей была Мария Васильевна Ефремова. Закону Божьему учил священник Тимофей Грибановский, надзирательница училища Таисия Алексеевна Берг, учительница Зинаида Андреевна Кирьянова.

В станичной больнице работали врачи: Митрофан Семенович Попов, Александр Степанович Пустынников, Яков Андреевич Сутулов и Иван Яковлевич Тетеревятников.

Помогали им фельдшера Семен Степанович Васильев, Мокей Васильевич Ересенков, Вячеслав Зеленский, Василий Исаев, Дмитрий Иванович Кудинов, Пантелеймон Иванович Попов.

Худобу лечил ветеринарный врач Василий Федорович Холмогоров.

Трудились повивальные бабки Елена Ивановна Житенева и Анна Ивановна Сурат.

Лекарства приобретались в аптеке, где заведующим был Вильгельм Карлович Бушман.

Работала типография Николая Ивановича Ефремова.

В станице проводились ярмарки. Крестовоздвиженская проводилась с 12 по 24 сентября. Первые три дня торговали скотом, а в последующие дни скотом и товаром. С 20 по 23 января – торговля скотом.

Вот к дебаркадеру этой станицы и причаливал пароход, "Хирург Вишневский" обходя торчавшую из воды колокольню собора, о которой писал ранее. 

Фото с сайта станицы Нижне-Чирской

Стоянка была около 40 минут. В этой станице в 1918 году на излечении был мой дедушка Ераст Парамонов, скончавшийся от тифа в том же году. Около станицы проходил сборы молодой казак Филимон Парамонов, мой родной дядя, скончавшийся в 1924 году, в возрасте 24 лет.

Донской казак Филимон Парамонов. Фото сделано в ноябре 1919 года

Чтобы немного размяться, пассажиры парохода сходили на берег. На берегу шла оживленная торговля. Торговали рыбой, приготовленной разными способами, вареными раками, помидорами, огурцами, арбузами, виноградом, другими фруктами и снедью.

Далее пароход шел уже непосредственно по Цимлянскому морю. Берегов не было видно. Останавливались в разных станицах по левому берегу Дона. Наиболее памятен Цимлянск. Это уже на правом берегу. Там была гидроэлектростанция. Чтобы двигаться дальше, нужно было пройти два шлюза. В обоих шлюзах опускались на несколько метров. Шлюзы имели порядковые номера 14 и 15 по Волго-Донскому каналу. На 15 шлюзе на стойке арки ворот стояли конные статуи казаков с саблями. Это производило большое впечатление. При шлюзовании фотографирование было запрещено. Об этом объявлялось по внутрипароходной трансляции.

По прохождении Цимлянска пароход выходил в Дон. Течение было быстрое. Останавливались в станице Константиновской. Там тоже шла торговля, как и на других пристанях. Некоторые пассажиры во время стоянки успевали искупаться в реке. Перед отправлением пароход первоначально давал один гудок, предупреждая пассажиров, что скоро отчаливает. Через некоторое время два гудка, а затем три и начинал отваливать от пристани. Втягивался на борт трап, канаты сбрасывались с кнехт. Гребные колеса начинали медленное вращение, и пароход отваливал от пристани. 

Еще одно шлюзование было у станицы Кочетовской. Но там стояла водоподпорная плотина, создавая необходимую глубину выше этой плотины. В этом шлюзе пароход опускался метра на полтора.

Пароход прибыл в Ростов во второй половине следующего дня. В пути были около полутора суток.

На этом я заканчиваю. Но хочу поделиться. Это фото дожившего свой век парохода "Владимир Ставский" в затоне города Ростова-на-Дону. Пароход многократно совершал рейсы от Сталинграда до Ростова. И это его последний причал.

Ю. Парамонов

Большая статья о Калаче есть здесь.